Неточные совпадения
Конек его был блестящие связи, которые он имел частию по родству моей матери, частию по своим
товарищам молодости, на которых он в душе сердился за то, что они далеко
ушли в чинах, а он навсегда остался отставным поручиком гвардии.
Мардохай
ушел вместе с
товарищами, исполненными удивления к его мудрости.
— К тому же Михайло-то и раненый, говорю. Хороший человек
товарищ этот, Яков. Строгий. Все понимает. Все. Егора все ругают, а он с Егором говорит просто… Куда же это Егор
ушел? Ума не приложу…
Рындин — разорившийся помещик, бывший
товарищ народовольцев, потом — толстовец, теперь — фантазер и анархист, большой, сутулый, лет шестидесяти, но очень моложавый; у него грубое, всегда нахмуренное лицо, резкий голос, длинные руки. Он пользуется репутацией человека безгранично доброго, человека «не от мира сего». Старший сын его сослан, средний — сидит в тюрьме, младший, отказавшись учиться в гимназии,
ушел из шестого класса в столярную мастерскую. О старике Рындине Татьяна сказала...
Выпустили Самгина неожиданно и с какой-то обидной небрежностью: утром пришел адъютант жандармского управления с
товарищем прокурора, любезно поболтали и
ушли, объявив, что вечером он будет свободен, но освободили его через день вечером. Когда он ехал домой, ему показалось, что улицы необычно многолюдны и в городе шумно так же, как в тюрьме. Дома его встретил доктор Любомудров, он шел по двору в больничном халате, остановился, взглянул на Самгина из-под ладони и закричал...
— Перебьют наших из пушек-то. Они спорят:
уходить или драться, всю ночь спорили.
Товарищ Яков за то, чтоб
уходить в другое место, где наших больше… Вы скажите, чтоб
уходили. Калитину скажите, Мокееву и… всем!
— Нуте-с,
товарищи, теперь с баррикад
уходить не дело, — говорит он, и все слушают его молча, не перебивая. — На обеих баррикадах должно быть тридцать пять, на этой — двадцать. Прошу на места.
— А тот
ушел? Я притворился спящим. Тебя давно не видать, — заговорил Леонтий слабым голосом, с промежутками. — А я все ждал — не заглянет ли, думаю. Лицо старого
товарища, — продолжал он, глядя близко в глаза Райскому и положив свою руку ему на плечо, — теперь только одно не противно мне…
Уж у Уленьки не раз скалились зубы на его фигуру и рассеянность, но
товарищи, особенно Райский, так много наговорили ей хорошего о нем, что она ограничивалась только своим насмешливым наблюдением, а когда не хватало терпения, то
уходила в другую комнату разразиться смехом.
Она была тоже в каком-то ненарушимо-тихом торжественном покое счастья или удовлетворения, молча чем-то наслаждалась, была добра, ласкова с бабушкой и Марфенькой и только в некоторые дни приходила в беспокойство,
уходила к себе, или в сад, или с обрыва в рощу, и тогда лишь нахмуривалась, когда Райский или Марфенька тревожили ее уединение в старом доме или напрашивались ей в
товарищи в прогулке.
Однажды — это было в пятый или шестой раз, как он пришел с Райским обедать, — он, по рассеянности, пересидел за обедом всех
товарищей; все
ушли, он остался один и задумчиво жевал какое-то пирожное из рису.
Я не знал, на что решиться, и мрачно сидел на своем чемодане, пока
товарищи мои шумно выбирались из трактира. Кули приходили и выходили, таская поклажу. Все
ушли; девятый час, а шкуне в 10 часу велено
уйти. Многие из наших обедают у Каннингама, а другие отказались, в том числе и я. Это прощальный обед. Наконец я быстро собрался, позвал писаря нашего, который жил в трактире, для переписки бумаг, велел привести двух кули, и мы отправились.
Он с самого детства любил
уходить в угол и книжки читать, и, однако же, и
товарищи его до того полюбили, что решительно можно было назвать его всеобщим любимцем во все время пребывания его в школе.
— Должно быть, подранок
ушел, — сказал я своему
товарищу.
Он решился к нему ехать и даже выйти в отставку, если болезненное состояние отца потребует его присутствия.
Товарищи, заметя его беспокойство,
ушли. Владимир, оставшись один, написал просьбу об отпуске, — закурил трубку и погрузился в глубокие размышления.
Не было мне ни поощрений, ни рассеяний; отец мой был почти всегда мною недоволен, он баловал меня только лет до десяти;
товарищей не было, учители приходили и
уходили, и я украдкой убегал, провожая их, на двор поиграть с дворовыми мальчиками, что было строго запрещено.
С каждой рюмкой компания оживлялась, чокались, пили, наливали друг другу, шумели, и один из ляпинцев, совершенно пьяный, начал даже очень громко «родителей поминать». Более трезвые
товарищи его уговорили
уйти, швейцар помог одеться, и «Атамоныч» побрел в свою «Ляпинку», благо это было близко. Еще человек шесть «тактично» выпроводили таким же путем
товарищи, а когда все было съедено и выпито, гости понемногу стали
уходить.
Моя маленькая драма продолжалась: я учился (неважно), переходил из класса в класс, бегал на коньках, пристрастился к гимнастике, ходил к
товарищам, вздрагивал с замиранием сердца, когда в знойной тишине городка раздавалось болтливое шарканье знакомых бубенцов, и все это время чувствовал, что девочка в серой шубке
уходит все дальше…
Заколов, будучи пьяной, своего
товарища,
ушел из Мемеля, где я находился в гарнизоне.
Что бы они ни говорили со мной, как бы добры ко мне ни были, все-таки с ними мне всегда тяжело почему-то, и я ужасно рад, когда могу
уйти поскорее к
товарищам, а
товарищи мои всегда были дети, но не потому, что я сам был ребенок, а потому, что меня просто тянуло к детям.
[Корф сообщает в заметках 1854 г., что Александр I
ушел с акта до пения стихов Дельвига (Я. К. Грот, Пушкин, его лицейские
товарищи и наставники, СПб.
— Вы как хотите, господа, это дело вашего личного взгляда, но я принципиально
ухожу вместе с Борисом. Пусть он там неправ и так далее, мы можем выразить ему порицание в своей интимной компании, но раз нашему
товарищу нанесли обиду — я не могу здесь оставаться. Я
ухожу.
«Ах, так!.. Я тебя пригрел на своей груди, и что же я вижу? Ты платишь мне черной неблагодарностью… А ты, мой лучший
товарищ, ты посягнул на мое единственное счастье!.. О нет, нет, оставайтесь вдвоем, я
ухожу со слезами на глазах. Я вижу, что я лишний между вами! Я не хочу препятствовать вашей любви, и т. д. и т. д. «
— Нет, я все вас дожидалась. Да и не знала, кому сказать. И вы тоже хороши. Я ведь слышала, как вы после того, как
ушли с
товарищем, вернулись назад и постояли у дверей. А со мной даже и не попрощались. Хорошо ли это?
—
Уйдите! — произнес еще раз Павел и потом, как бы вспомнив что-то такое, оставил Разумова и вышел к прочим своим
товарищам.
Это еще не
уйдет, а покамест, право, мне нечего завидовать тому, что мои
товарищи по училищу сокращают свою жизнь, дегюстируя коньяки и ликеры в закусочной Одинцова.
Мать заснула и не слышала, когда
ушел Рыбин. Но он стал приходить часто, и если у Павла был кто-либо из
товарищей, Рыбин садился в угол и молчал, лишь изредка говоря...
— Конечно! Вот что он пишет: «Мы не
уйдем,
товарищи, не можем. Никто из нас. Потеряли бы уважение к себе. Обратите внимание на крестьянина, арестованного недавно. Он заслужил ваши заботы, достоин траты сил. Ему здесь слишком трудно. Ежедневные столкновения с начальством. Уже имел сутки карцера. Его замучают. Мы все просим за него. Утешьте, приласкайте мою мать. Расскажите ей, она все поймет».
— Вы, Саша,
уходите! — сказал Николай, протянув ей руку. — До свиданья! Не забывайте книгами, если явится что-нибудь интересное. Ну, до свиданья, дорогой
товарищ! Будьте осторожнее…
Чтоб спасти себя от этого свидания, он решился
уйти на целый вечер к Зыкову, который был действительно его
товарищ по гимназии и по университету и единственный друг его юности.
Многие
товарищи мои теперь известные литераторы, ученые; в студентах я с ними дружен бывал, оспаривал иногда; ну, а теперь, конечно, они далеко
ушли, а я все еще пока отставной штатный смотритель; но, так полагаю, что если б я пришел к ним, они бы не пренебрегли мною.
В тундре были страшные бураны. Только на следующее лето Мельвиль, перезимовавший в Якутске, отправился с Ниндерманом и Нороссом на поиски и нашел тела
товарищей близ той самой землянки, откуда матросы
ушли на разведку. Тела были собраны Мельвилем и похоронены на каменном кургане, единственном возвышении в тундре. На кургане был воздвигнут большой деревянный крест с именами погибших.
Если бы не слово, данное
товарищу, он
ушел бы немедленно; остался же в единственной надежде помочь хоть чем-нибудь при самом исходе дела.
Она
ушла, всхлипывая. Мне стало жаль ее — в словах ее звучала какая-то неведомая мне правда. Зачем щиплют ее
товарищи мои? А еще говорят — влюблены…
— Все равно: кто
ушел с улицы, тоже будто помер. Только подружишься, привыкнешь, а
товарища либо в работу отдадут, либо умрет. Тут на вашем дворе, у Чеснокова, новые живут — Евсеенки; парнишка — Нюшка, ничего, ловкий! Две сестры у него; одна еще маленькая, а другая хромая, с костылем ходит, красивая.
Когда Хаджи-Мурат
ушел, Гамзало разбудил
товарищей, и все четверо всю ночь пересматривали винтовки, пистолеты, затравки, кремни, переменяли плохие, подсыпали на полки свежего пороху, затыкали хозыри с отмеренными зарядами пороха, пулями, обернутыми в масленые тряпки, точили шашки и кинжалы и мазали клинки салом.
— Нет, я проститься пришел. Меня теперь с кордона
услали в сотню за Тереком. Нынче еду с Назаром, с
товарищем.
Меня хотели выбросить вон, но я крепко держался за
товарищей, стиснул зубы и решился ни за что не
уходить.
На нарах, кроме двух моих старых
товарищей, не отправленных в училище, явились еще три юнкера, и мой приезд был встречен весело. Но все-таки я думал об отце, и вместе с тем засела мысль о побеге за границу в качестве матроса и мечталось даже о приключениях Робинзона. В конце концов я решил
уйти со службы и «податься» в Астрахань.
Ведь вот
товарища его — слыхал я ноне: в Комареве говорили — в Сибирь, сказывают,
ушлют…
Так и заснул навсегда для земли человек, плененный морем; он и женщин любил, точно сквозь сон, недолго и молча, умея говорить с ними лишь о том, что знал, — о рыбе и кораллах, об игре волн, капризах ветра и больших кораблях, которые
уходят в неведомые моря; был он кроток на земле, ходил по ней осторожно, недоверчиво и молчал с людьми, как рыба, поглядывая во все глаза зорким взглядом человека, привыкшего смотреть в изменчивые глубины и не верить им, а в море он становился тихо весел, внимателен к
товарищам и ловок, точно дельфин.
— Заплачь! — насмешливо сказал Илья и
ушёл, оставив
товарища в темноте среди двора.
Сдача была в конторке, но ключ лежал в комнате, и Лунёву не хотелось пойти за ним. Когда девочка
ушла, Павел не возобновлял разговора. Стоя у прилавка, он хлопал себя по колену снятым с головы картузом и смотрел на
товарища, как бы ожидая от него чего-то. Но Лунёв, отвернувшись в сторону, тихо свистел сквозь зубы.
— Вышло очень дико… Дядя твой начал музыку… Вдруг: «Отпусти, говорит, меня в Киев, к угодникам!..» Петруха очень доволен, — надо говорить всю правду — рад он, что Терентий
уходит… Не во всяком деле
товарищ приятен! Дескать, — иди, да и за меня словечко угодникам замолви… А Яков — «отпусти и меня…»
— Всё уж передумано… Впрочем, я
уйду… Что с тобой говорить? Ты — сыт… мне не
товарищ…
У Ильи сжалось сердце от неприятного предчувствия. Желание
уйти из этого дома, где он всё знал и ко всему привык, вдруг исчезло, комната, которую он не любил, теперь показалась ему такой чистой, светлой. Сидя на кровати, он смотрел в пол, и ему не хотелось одеваться… Пришёл Яков, хмурый и нечёсаный, склонил голову к левому плечу и, вскользь взглянув на
товарища, сказал...
Илья остановился в коридоре у окна, не зная, что ему делать, —
уйти или подождать, когда
товарищ проснётся.
Вышневский. Как это громко: «никогда!» и как это глупо вместе с тем! Я так думаю, что ты возьмешься за ум; я довольно видел таких примеров, только смотри не опоздай. Теперь у тебя есть случай и покровительство, а тогда может не быть: ты испортишь карьеру,
товарищи твои
уйдут вперед, трудно будет тебе начинать опять сначала. Я говорю тебе как чиновник.
Но
уходить не хотелось, он снова оглянулся, побуждаемый боязнью увидеть кого-нибудь из товарищей-шпионов. Никого не было.
— Беги, черт сиволапый, лови его, поколя не
ушел, а то шуба пропадет! — посоветовал другой барышник мужику, который бросился в толпу, но мартышки с шубой и след простыл… Рыжий барышник с
товарищами направился в трактир спрыснуть успешное дельце.